Антрополог, главный редактор научного журнала о death studies «Археология русской смерти», координатор Лаборатории социальных исследований смерти и умирания (ЦНСИ) Сергей Мохов отвечает на самые важные вопросы: Как устроена похоронная индустрия в разных странах? Почему в России кладбища такие неухоженные, а в качестве катафалка используются грузовые автомобили? Фрагмент книги «Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия»
Кладбища являлись серьезным источником дохода для приходского клира. Семьи покойных вносили постоянные пожертвования на деятельность храма. Поэтому приходы стремились хоронить покойников из обеспеченных семей и как можно большее их количество. Чтобы привлечь богатые семьи, храм или монастырь стремился обзавестись мощами святых, тем самым повышая свой социальный и символический статус. В итоге это приводило к повышению количества захоронений, а значит, и пожертвований, и все это при минимальных затратах. Довольно эффективная бизнес-модель.
Финансовый ресурс, которым были кладбища, часто становился причиной конфликтов и даже открытого противостояния между монастырями и приходами. Например, в 1392 году монахи Абингтонского монастыря в Англии разогнали похоронный кортеж с телом богатого аристократа, направлявшийся для захоронения на кладбище местной церкви, и заставили родственников отвезти тело на монастырское кладбище для погребения. Чуть позже они выкопали 67 трупов наиболее знатных господ из могил этой церкви и перезахоронили их на территории своего кладбища. В 1298 году герцог Варвика Уильям I по совету францисканского монаха Джона Олни пожелал быть захороненным не на территории центрального собора, а на кладбище францисканской церкви. Летописцы упоминают, что, когда пришло время, тело покойного Уильяма I было пронесено монахами по городу буквально как «военный трофей», настолько францисканцы были рады заполучить труп знатного господина, а вместе с ним обеспечить себе и постоянный доход. В 1152 году, когда местный отшельник по имени Вулфрик умер в небольшой деревушке в Хаслбари, об этом сразу прознали монахи из находившегося по соседству монастыря. Они попытались выкрасть его тело. Однако их атака была весьма успешно отбита священником Осбертом и нанятой им бандой местных головорезов. В Тулузе монахам с помощью активного маркетинга и продвижения своих кладбищ удалось получить под свой контроль более половины всех проводимых похорон, а в английском Норвиче около трети, что вызвало недовольство местного клира. Схожие истории происходили и в Италии, где местному епископату и священникам составляли активную конкуренцию монашествующие ордена. Надо полагать, что подобные конфликты случались во всех приходах и регионах средневековой Европы.
***
На первую американскую кремацию собралось множество репортеров и представителей местного истэблишмента. Процедура кремации была превращена в увлекательное представление. Люди следили за тем, как засыпается уголь, пока Лемойн красноречиво объяснял устройство печи. Покойный в гробу был щедро осыпан различными специями — корицей, гвоздикой и ладаном, чтобы запах сгорающего тела не пугал людей. Возник спор, как размещать тело покойного в печи — вперед ногами или головой.
Полный цикл кремации занял почти сутки. Активное сжигание длилось около 3 часов, и все это время люди наблюдали за процессом в открытый люк печи. В один из моментов рука барона поднялась, и он как будто указал перстами вверх. Часть религиозно настроенной публики принялась трактовать это как проявление Божьей воли, но врачи поспешили успокоить собравшихся, объяснив, что это всего лишь мышечные сокращения. В 11:20 по местному времени представитель местного департамента здравоохранения зафиксировал первую кремацию в США. Проект Лемойна был так же не очень успешен, как и развитие кремации в Европе. До своего закрытия в 1901 году этот крематорий смог стать «последним очагом» только для 42 тел.
Развитие кремации в США быстро столкнулось с сопротивлением со стороны общественности. Помимо основных аргументов о невозможности воскрешения и сравнения огня в печи с адским пламенем критики обращали внимание и на другие аспекты кремации. Например, что в крематориях печи не разделены по расовому признаку, в результате чего пепел почтенного белого господина может запросто смешиваться с пеплом чернокожего (Prothero 2002).
В период идеологической борьбы между сторонниками традиционных похорон и кремации «огнепоклонники» издавали целых три периодических издания: Modern Crematist (Ланкастер, штат Пенсильвания); The Columbarium (Филадельфия); The Urn (Нью-Йорк). Эти печатные издания вели борьбу не только «за» кремацию, но и «против» традиционных похорон. Аргументация строилась главным образом на двух важнейших пунктах: демонстрация антисанитарии традиционных похорон и демифологизация процедуры погребения.
В первом случае акцент делался на процессе разложения мертвого тела. Согласно позиции «огнепоклонников», кремация — это чистота, а похороны это — грязь. На страницах журналов печатались рассказы о гниении тел, о могильных червях, о попадании продуктов распада в подпочвенные воды и т.д. По замыслу кремационистов, такие красочные описания должны были отвратить людей от гробоположения. В этом ракурсе, сторонники кремации пытались разрушить идеалистическое представление о «целостности тела» при захоронении в землю. Они утверждали, что человеческое тело все равно разлагается, несмотря на массово распространенные уверения в обратном.
А вот во втором случае все интереснее. Это была попытка вообще развенчать мифическое представление о могиле как о месте упокоения (сна) в ожидании будущего воскресения. То есть кремационисты вели спор на том же религиозном языке, что и их противники. Они доказывали, опираясь на Библию, что кремация не противоречит христианству: воскрешение обязательно произойдет, но не из тела и останков, а из отходящего духа. Поэтому лежать в могиле, гнить и ждать воскрешения не имеет смысла. В центре этих споров лежали именно принципиально разные представления о телесности и душе.
Что для нас принципиально важно — язык сторонников кремации строился исходя все из тех же религиозных представлениях о бессмертии, но оперировал другим соотнесением тела и души (индивида). Они пытались отвратить людей от похорон в землю, обращаясь к биологичным процессам разложения, тем самым разрушая позитивистскую иллюзорную картину «нерушимой» связи бальзамированного тела и бессмертного духа. Выстраивая собственную аргументацию, бессмертие представлялось неразрывно связанным с не-телесными практиками. Но несмотря на различия в аргументации — разговор все равно велся на языке догматики — даже самыми прогрессивными представителями движения кремации вопрос бессмертия связывался с физическим воскрешением. Разница заключалась лишь в том, что для этого нужно — дух или плоть и в каком отношении друг к другу.
***
В период Великой Отечественной войны упадок похоронного дела становится своего рода нормой. Кладбища центральной части России страдают не только от боевых действий, но и подвергаются разграблению и разорению со стороны самих советских граждан: деревянные кресты используются в качестве дров. В 1942 году администрация осажденного Ленинграда принимает декрет, согласно которому требует от местного похоронного треста «Похоронное дело» остановить уничтожение и разорение кладбищ.
Война не только привела к прямому уничтожению некрополей, но и фактически положила конец попыткам советских властей реанимировать похоронную сферу: разрушенную страну необходимо возвращать к жизни строительством дорог, заводов и жилья, а не фабрик по производству гробов. С конца 1940-х и до 1960-х годов похоронная сфера становится, по сути, сферой ответственности самих советских граждан. Каждая семья самостоятельно искала варианты изготовления гроба, занималась копкой могилы и подготовкой места погребения, установкой и изготовлением памятников.
Де-факто похоронная сфера никак не контролировалась властями. В это время распространяется практика бриколажа, то есть самостоятельного изготовления любых похоронных аксессуаров из подручных материалов. Памятники изготовлялись из обрезков труб, старых фабричных деталей, металлических перекрытий и т.д. Ограды и гроб делались в столярных цехах предприятий, где работал умерший человек. Как отмечает Павел Кудюкин, «жизнь от яслей до гроба» зависела целиком от предприятия, на котором трудился человек. В социалистической стране действовала теневая кустарная экономика, которая производила и необходимые похоронные атрибуты.
Бриколаж поддерживался и официальной властью, которая считала, что тратить железо, бетон и дерево на похоронную промышленность расточительно в условиях жесточайшей экономии: «Речь идет не о том, чтобы сейчас, в военное время, воздвигались особо памятные монументы — речь идет о создании памятников из подручного материала», пишет архитектор Афанасьев. При этом поминальная символика советского времени вполне осознанно копировала деревянное зодчество русского Севера: пирамидки, столбцы, тектоничность форм, глобцы. Один из ведущих архитекторов того времени А. Чалдымов так отзывался об этой стилистике: «Обычный столб, символ захоронения одного человека, потом перекрытие, потом крест или икона.Эта форма вызывается не только соображениями эстетики, но и тектоники. Поэтому, когда пришлось думать о форме звезды, понадобилось уделять внимание как устроить тот основной элемент композиции. Как дать ей чистую форму».
***
Как и при развитии трансплантологии, биомедицины и других биоинженерных возможностей, при концептуализации цифрового бессмертия тело человека теряет субъектную ценность, а значит, исчезает необходимость его достойного захоронения. В ближайшее время мы вообще можем перестать говорить о смерти человека, как биологического тела, если добавить к вышеперечисленному и возможные последствия от клонирования и вмешательства в геном человека (биохакинг).
Как это может отразиться на похоронной индустрии? Вполне возможно, что в скором времени похоронные агентства будут заняты вопросами не разрушения тела и его утилизации, а вопросами сохранения телесной оболочки. В 2016 году в Великобритании умирающая 14-летняя девочка выиграла иск против своего отца, требуя признать за ней право на криозаморозку вместо захоронения после ее скорой кончины. Возможно, похоронные агентства начнут проводить и процедуры захоронения отдельных частей тела, замененных в ходе процедур трансплантации.
С другой стороны, развитие медицины и контролируемого умирания уже сейчас делает хосписы важной частью индустрии смерти. Все громче звучат голоса спорящих о том, имеет ли человек право на эвтаназию, имеет ли человек право отказаться от жизни. В 1991 году мировое медицинское сообщество осудило Джека Кеворкяна, прозванного Доктор Смерть, который являлся активным популяризатором идеи эвтаназии для смертельно больных, не желающих продолжать лечение или поддерживающие организм процедуры. В марте 1999 года Джек Кеворкян осуществил эвтаназию 52-летнего Томаса Юка из округа Окленд, страдавшего болезнью Лу Герига, и был обвинен в убийстве второй степени. Врачи по-прежнему считают, что биологическая жизнь человека, какая бы она ни была, есть высшая ценность. Однако в мире не только появляется все больше хосписов, которые помогают умирающим людям, но и целые направления death tourism, когда не желающие больше жить люди уезжают в другие страны для проведения процедуры эвтаназии.
Смерть становится все более контролируемым событием. Не исключено, что в ближайшем будущем похоронные агентства начнут оказывать полный̆ спектр услуг, создавая вместе с хосписами и центрами по эвтаназии полноценные инфраструктурные кластеры по сопровождению умирания. Возможно, через несколько десятков лет крупные корпорации, как уже упоминаемая SCI, будут сопровождать весь процесс «перехода»: они будут подбирать умирающему или пожелавшему умереть человеку комфортное для этого место, обговаривать процедуру прощания, способ разрушения или превращения (а может и сохранения) мертвого тела, мемориализации и диджитализации индивида. В подобных крупных похоронных центрах могут работать сотни специалистов-психологов, оказывающих поддержку близким умирающего, и будут предлагаться тысячи услуг и товаров для умирания и похорон.